Академик взглянул на Нину, которую знал около двух лет, и впервые, словно прозрев, увидел перед собой изящную, со вкусом одетую даму, иначе и не назовешь, с красивым лицом и несколько надменным взглядом. У нее высшее образование, она два года жила в Европе, удивился Академик, словно не знал об этом и два года назад. Она любовница тупого убийцы, спит с ним, разговаривает. О чем же, интересно, она с Тимофеем беседует?
— Павел Николаевич, я жду, — сказала Нина, постукивая ухоженными ногтями по зеркальной крышке журнального столика.
— Простите, чего, собственно, вы от меня ждете? Спросить, знаю ли я Бунича, можно было и по телефону. — Академик так быстро проиграл позицию, что попытался ее выровнять, получилось слишком резко, и он смешался. — Естественно, я рад вас видеть, и если чем могу, то ради бога. Располагайте.
— Вот и прекрасно. — Нина закурила. — Позвоните Буничу, спросите, какого он мнения о полковнике Гурове.
— Даже не смешно, подобные вопросы не задают и, уж тем более, на них не отвечают.
— Спросить можно о чем угодно, — возразила Нина. — Прямого ответа вы, естественно, не получите, но реакция на вопрос будет. А уж мы с вами ее проанализируем.
— Я и так совершенно точно знаю, что Гуров — господин полковник.
— И я знаю, но мне рассказывали, что служил некогда в органах, тогда не господин, а товарищ, генерал-лейтенант Чурбанов, и с ним можно было иметь дело.
— Служил, теперь сидит, — пробормотал Академик и радостно продолжил: — Да я и телефона Бунича не знаю, и никто нам его не даст.
Нина повернулась, взяла с полки листок бумаги, положила на стол, подтолкнула Академику, сказала насмешливо:
— Вот номер Бунича, а вот аппарат. — Она легко поднялась и переставила телефон с полки на столик. — Вас соединить или вы сами наберете?
— У вас железная хватка, мадам, — Академик ослабил узел галстука, глубоко вздохнул, — но если вы так круто заворачиваете, скажите, сколько…
— Значительно больше, чем вы рассчитываете, — перебила Нина. — Звоните.
Дозвонился Академик быстро, а вот уговорить секретаря, чтобы соединили с шефом, потребовалось время. Но Академик умел разговаривать, иначе такую кличку ему бы не дали.
— Я вас слушаю, Павел Николаевич, — устало произнес Бунич. — Чем обязан, какие проблемы?
— Извините за беспокойство, Лев Ильич, мы с вами встречались…
— Я помню, — перебил Бунич. — Переходите к делу.
— Я хотел посоветоваться с вами…
— Здесь не адвокатская контора.
— Хорошо, буду краток.
Академик вытер салфеткой потное лицо, взглянул беспомощно на Нину, которая держала отводную трубку, поняла, что мужик раскис, и вмешалась в разговор.
— Добрый день, Лев Ильич, говорит Нина Лозбенко, хотя мое имя для вас пустой звук.
— Здравствуйте, Нина. — Несмотря на всю свою выдержку, Бунич слегка растерялся. — Каков ваш бизнес и чем я могу помочь?
— Мои интересы с вашими не пересекаются. Вы большой босс, Лев Ильич, но когда-то и вы начинали. У меня к вам один вопрос, от искренности вашего ответа зависит не только мое благосостояние, возможно, и жизнь. Вы настоящий мужчина, иначе бы не достигли высот, и не подставите женщину. Если вы вообще откажетесь отвечать, я все пойму и буду уважать по-прежнему.
Бунич знал вопрос, клял Гурова, судорожно искал ответ и клял себя, что взял телефонную трубку. Почему-то он был убежден, что женщина молодая, хороша собой, и не сомневался, что тезка, чтоб ему гореть в аду, разорвет девчонку на куски.
— Спрашивайте, — севшим голосом произнес он.
— Кто такой Лев Иванович Гуров?
— Умный, честный, крайне опасный. Но на его слово вы можете полностью положиться. Конец связи. — Бунич положил трубку и остался доволен собой. Он сказал абсолютную правду, а уж какие мадам сделает выводы, дело ее ума и интуиции. Ну и хитра девка, как она меня подцепила?
Нина тоже положила трубку, посмотрела на побледневшего Академика, спросила:
— Ну что скажете, уважаемый?
— То, с чего начал: бежать надо, пока живы. Я не трус, но силы свои соразмеряю. Они люди другого масштаба, с ружьем, девочка, не прут на танки. А с Буничем вы говорили блестяще, просто великолепно. Преклоняюсь.
— Спасибо за комплимент. — Нина была искренне польщена. — Что главное вы отметите в характеристике полковника?
— Крайне опасен, — не задумываясь, ответил Академик.
— Не надо было звонить, что полковник крайне опасен, видно за версту, — улыбнулась Нина. — Главное, что он человек слова.
— Вы поверите ему на слово?
— Я поймаю его на слове. Ведь позавчера менты брали наших суперменов. Почему полковник не цикнул на нашего майора, терпел унижение?
— Элементарно. — Академик взглянул снисходительно. — Они выполняют здесь специальное задание, не хотят раскрываться перед местными коллегами, зная, что среди них многие работают на нас.
— Вы такой умный, Павел Николаевич. — Нина подлила гостю сухого вина.
— Не такой уж и умный, просто опытный, — скромно ответил Академик.
— Раз вы такой опытный, ответьте, что в нашем городе может привлечь столичного полковника-важняка? Что, у нас банк взяли, «зеленые» изготовляют или через нас наркота идет?
— Ну… — Академик пригубил вино, — всякое бывает, мы можем не знать, а они получили сигнал…
— Чушь собачья! — грубо перебила Нина. — Чего мы можем в нашей деревне не знать? Они вломились в кабак за несколько минут до сходки, уходили — столкнулись с первыми «парламентариями», даже не глянули на них, полковника и немца уголовная шушера не интересует. Им неинтересны ни вы, Павел Николаевич Фокин, по кличке Академик, ни Мустафа, ни даже ТТ. Вы сами верно определили, у них другой уровень. Они сидят на даче, ни с кем не встречаются, никого не ищут, они чего-то ждут. Вы говорите, осесть на дно? Мы им даром не нужны, конечно, сунемся поперек — сожрут, костей не выплюнут. Но в глухой городок России на встречу с кем-то не посылают полковника-важняка и сотрудника Интерпола.
Нина постучала пальцем по голове Академика и ласково закончила:
— Жопу надо иметь.
— Нина! — Академик поправил прическу. — Вы только что были благородной дамой.
— Я разная. — Нина плеснула в стакан коньяка и проглотила, словно воду. — Столько мужиков вокруг, ни одной головы, с ума сойти можно. Как замочить кого-нибудь, обмануть, «куклу» вмастерить, отнять по-простому, тут вы мастаки! Серьезное дело под боком раскручивается, а ты бежать собрался? Академик! Костюм аглицкий, галстук в горошек, ботиночки сверкают, а душа как у мыша. Смотреть на тебя противно.
— Не смотри, пойди смени компрессик. — Академик кивнул на дверь спальни. — Мигрень, говоришь?
— Кого они ждут, по какому делу? — Нина махнула на собравшегося подняться из кресла Академика рукой. — Они здесь не по службе, по своему личному делу. А учитывая уровень полковника и наличие немца, это крупное валютное дело.
В дверь позвонили, Нина легко поднялась, вылетела в прихожую, щелкнула замком. На площадке стояла маленькая женщина без возраста, эдакая серая мышка, зашептала:
— Василий пробыл минут сорок и укатил, супружница его темнее тучи. — Мышка протянула Нине маленький сверток. — Все сделала, как вы велели, пожалуйста.
Нина взяла пакетик, пошла за деньгами, обронив:
— Подожди, сейчас принесу.
— Опосля, опосля. — Мышка махнула сухонькой ручкой и скатилась по ступенькам. — Знаю, вы божий человек, не обидите.
Нина захлопнула дверь, вынула из пакетика миниатюрный магнитофон, вернулась в комнату. Академик глаз не сводил с магнитофона, не удержался и спросил:
— Что это такое?
— Возможно, ничего, а возможно — ответ на главный вопрос. Кто есть кто? Зачем? И почему? Господин полковник прихватил нашего мента Ваську Михеева, продержал ночь, потом отпустил. Он вернулся утром домой, здесь запись его разговора с женой, — объяснила Нина, включая магнитофон.
— Какая техника! — воскликнул Академик. — Высоко летаете, мадам.
— Стараемся. — Нина увеличила громкость.
После взаимных приветствий и общих житейских разговоров женский голос произнес:
«— Василий, ты мне голову не морочь, чую, бабу завел.
— Ты, Дуня, умом двинулась, — невнятно ответил Василий, тяжело сглотнул, брякнул посудой. — Я что, первую ночь на работе?
— Ой ли, Вася? — Женщина захлюпала, высморкалась. — Я звонила дежурному, он сказал, что никаких происшествий, где капитан Михеев — нам неизвестно. И ешь ты, Вася, через силу, кормленый ты, я же вижу».
Женщина заплакала, брякнула посуда, что-то стукнуло, может, стул упал, раздались шаги.
«— Перестань хлюпать, нету у меня никого. — Голос у Василия был растерянный. — Для нас стараюсь, мы с тобой как убогие, кругом такие дела проворачивают, живут люди. А у нас — картошка, каша, капуста да хлеб. Надоело.
